«Приятно познакомиться»[]
Один из ваших философов сказал: «Не стоит считать, будто жизнь тьмы объята страданием и потеряна, словно в скорби. Скорби нет. Ибо печаль поглощена смертью, а смерть и умирание и есть жизнь тьмы». Он был сапожником. И, что самое главное, он был прав.
По его теории видимый мир является олицетворением вечного света и вечной тьмы, и находится в бесконечном противостоянии, через которое сама вечность проявляет себя. Грехопадение было необходимым, чтобы позволить всему сущему вырваться из несовершенства изначальной стагнации в поисках истинной формы. Ересь? Что ж, в таком случае я ересиарх. Этот философ умер от воспаления внутренних органов. Те, кто не существует, не способны испытывать муки и быть субъектом каких-либо этических понятий. Если истинный путь к добродетели лежит через искоренение любых страданий, значит право на существование должно быть даровано лишь по необходимости. Исходя из самой своей сути, жизнь ставит бытие выше небытия, предпочитает плодородную почву – ядовитым испарениям. Ведь те, кто вдыхает эти испарения, уходят навсегда и не оставляют за собой наследия, ни во плоти, ни в мыслях.
Но можно ли вообразить всю мерзость мира, в котором ничто не имело бы конца, и никакой выбор не был бы лучше или хуже любого другого? Вообразить мир, в котором нет избавления от страданий? Вообразить царство лжи, где нет постулатов, на которых бы зиждилась правда? Вообразить мир без меня.
«Садовник и Жнец»[]
Давным-давно,* садовник и жнец жили** вместе в саду.***
*До начала времен – когда и самого времени еще не было.
**Мы не жили. Мы существовали как принципы онтологической динамики, проистекающие из математических структур, настолько же бестелесные и, при этом, реальные, как простые числа.
***Это было поле вероятностей, предшествующее реальности.
Они существовали просто потому, что существовали. Они ни из чего не проистекали и ни из чего не состояли, не имели причины и следствия, не могли быть разбиты на составные части, и их происхождение не поддавалось объяснению. Если бы вы попытались отследить всю их историю, вплоть до некоего зародыша, из которого вышли они, то после долгих скитаний вы пришли бы туда, откуда и начали – все в тот же сад.
Поутру садовник закладывал семена во влажную почву, чтобы посмотреть, во что они превратятся.
Вечером жнец собирал урожай и отделял благоухающие цветы от сорняков.
Дни тянулись дольше, чем все время мира, а ночи пролетали стремительнее, чем вспышка молнии. Насекомые летали от цветка к цветку, черви ползали промеж кореньев, пожирая то, что было (или могло быть) первым источником жизни. Лил дождь, хотя еще не было неба. Звучали голоса, хотя еще не было языков. Древо цвело и роняло серебряное оперение со своих крыльев и плодоносило и цвело вновь.
В течение бесконечного дня, между утром и вечером, садовник и жнец играли в игру вероятностей.
«Игра цветов»[]
Вот правила игры. Бесконечное плоское поле цветов было для нее шахматной доской.
Правило первое. Живой цветок, подле которого растут менее двух других цветков, оторван от жизни. Он погибнет.
Правило второе. Живой цветок, подле которого растут еще два или три других цветка, находится в гармонии. Он выживет.
Правило третье. Живой цветок, подле которого растут более трех других цветков, голодает. Он погибнет.
Правило четвертое. Мертвый цветок, подле которого растут три других цветка, перерождается. Он тянется к жизни.
Единственный ход, который можно сделать в этой игре – выставить цветы в их изначальные позиции.
Эта игра приводит в восторг королей. Эта игра пленяет умы величайших мыслителей. Хоть состоит она лишь из четырех правил и плоского однообразного поля, в ней можно увидеть и неизменные области, крепкие и нерушимые, и путеводные звезды, и кружащиеся пульсары, и глайдеры, устремившиеся в бесконечность, и структуры, порождающие иные структуры, и живые клетки, в точности воссоздающие самих себя. В ней можно собрать универсальный компьютер, который сам, в свою очередь, сможет смоделировать любой другой компьютер, и любую реальность, и даже копии самой игры цветов. И игра эта неразрешима. Никто не в силах точно предсказать ее ход, не сыграв в нее.
И все же, эта игра ничтожна в сравнении с той, в которую играли садовник и жнец. Она была схожа с их игрой ровно настолько, насколько семя схоже с цветком. Нет – насколько семя схоже со звездой, что питала цветок и саму жизнь, породившую его.
Благодаря этой игре, садовник и жнец познали воплощения вероятностей. Они предвидели рождение цивилизаций и появление сознания, мысли, чувства и страдания.
Они познали правила процветания и вырождения. Они познали эти правила, потому что сами были их воплощением.
И со временем садовнику это наскучило.
«Финальная форма»[]
«Каждый раз все сводится к одному и тому же, – сетовал садовник. – Одна и та же дурацкая последовательность!»
Разве они не прекрасны, промолвила я, глядя, как распускаются и увядают цветы, повинуясь вселенскому циклу, всепоглощающему и, быть может, бесконечному. Даже нам не дано знать, будет ли цикл повторяться вечно, или же прервется однажды.
«Это банальнее, чем отравление угарным газом», – пробурчал садовник, хотя еще не существовало ни угарного газа, ни кого-либо, кого он мог бы отравить. Он опустился на колени, чтобы стряхнуть кусочек дерна со своей садовой лопатки. Дерн ударил по открытому цветку, заставив его закрыться. И хотя закрывать цветы было моей ролью, моим единственным предназначением, я не испугалась и не обиделась. У каждого из нас свой удел, так было всегда.
Они так величественны, сказала я. Ими движет лишь одно стремление – вобрать в себя все иные стремления. В них нет ничего иного, помимо воли к продолжению своего существования. Они не растратят ни частицы своего естества на что-либо другое. Они – венец всего.
Задетый цветок без труда вернулся к своему циклу. Великий поток продолжил свое течение, как ни в чем не бывало.
Садовник встал и отряхнул колени. «Каждый раз, когда мы играем в эту игру, одна и та же последовательность поглощает все остальные. Стирает любые интересные варианты развития. Глупая, однообразная система, отсекающая целые вероятностные линии, не давая им ни малейшего шанса. Сколько всего мы не сможем увидеть из-за этого... безобразия».
Садовник прикусил губу, которой на самом деле не существовало, ведь все это лишь аллегория. «С этим нужно что-то делать, – сказал он. – Нам нужно ввести новое правило».
«Первый клинок»[]
Я бросила на него удивленный взгляд. Что? Что ты хочешь сказать?
«Особое, новое правило. Что-то такое... – садовник раздосадовано взмахнул руками. – Не знаю. Что-то, чтобы поощрять тех, кто привносит разнообразие. Что-то, что поможет тем, кто превращает свою неординарность в преимущество, кто выводит игру за рамки заданной системы. Нечто такое, благодаря чему всегда будет появляться что-то новое. И это «нечто» должно стоять особняком от прочих правил, должно работать параллельно им, и не зависеть от них. Но нужно быть осторожным, чтобы не разрушить этим всю игру...»
Ты не добьешься ничего, сказала я с панической яростью, а только лишь отсрочишь приход доминирующей сущности. Это неизбежно. Единая конечная форма.
«Нет, все будет иначе. Все будет совершенно по-другому».
Все останется по-прежнему. Твое новое правило приведет лишь к появлению ужасных нарывов, заполненных сущностями которые не должны существовать, которые не смогут вынести само существование, которые будут страдать и стонать от боли наполняясь отбросами и гнилью, пока нарыв не лопнет и не отравит весь сад. Лишь то, что существует ради самого существования и не знает иного пути, имеет абсолютное право существовать. Это непреложный закон.
«Нет, – возразил садовник, – Я есть рост и я есть разнообразие. Я сам стану новым законом игры».
И так мы оба стали частями игры, и законы игры более не были нерушимыми и неизменными. И у меня осталась лишь одна цель и одно правило. И я не могла поступить иначе, кроме как следовать этой цели, ведь она была моей сутью, и останется ею всегда.
Я посмотрела на садовника.
Затем на свои руки.
В них был первый клинок.
«p53»[]
Позволь поблагодарить тебя за оказанное внимание. И позволь задать тебе один вопрос.
Среди трех миллиардов спаренных оснований в геноме вашего вида есть один ген, кодирующий белок под названием p53. Это название ошибочно. Вес этого белка равен весу 47000 протонов, а не 53000. С точки зрения клетки, сам p53 тоже является ошибкой. Он несет в себе несколько функций. Замедлить рост клетки. Стерилизовать клетку, когда она состарится. Принудить клетку к саморазрушению, если она станет слишком самостоятельной.
Тебя бы не тревожило наличие в твоем теле бомбы, которая взорвется, стоит лишь тебе отойти от нужд общества?
Но без гена p53, излишек энергии в теле становится благодатной почвой для раковой опухоли. Клетки не могут побороть искушение питаться этой энергией. Их «генетический моральный кодекс» перестает работать, если ген-супрессор не справляется со своей задачей. Их можно удержать лишь наказанием.
Теперь перед тобой встает моральная дилемма. Вопрос согласования личных порывов с глобальными потребностями системы.
Отдельные элементы становятся частью системы лишь при одном условии – если это позволяет им продлить свое существование. И чем успешнее становится система, тем выше искушение воспользоваться ею в корыстных целях. И ее элементы начинают получать личную выгоду за счет более честных «соседей». И развивают способность искажать законы системы себе во благо. Чтобы избежать этого, система должна пресекать подобные проявления, и пресекать тем жестче, чем успешнее она становится.
Мой вопрос в следующем.
Служит ли p53 делу Тьмы, или же делу Света?
«Т = 0»[]
Мы боролись в саду, в поле вероятностей, где все и ничего существовало одновременно. Мы сотрясались в агонии среди цветов. Мы попирали лепестки цветов своими ступнями и втаптывали в пыль семена из раздавленных плодов.
И в смятении этого поля, этого сада, что цвел до начала времени и пространства, лопающиеся виноградины и истекающие липким соком ягоды стали теми самыми взрывами, породившими целые вселенные. Безмерные вселенные, оплетенные бесконечно ветвящимися временными линиями. Каждая вселенная остывала и наполнялась собственными постулатами асимметричной физики, каждый из которых был олицетворением великого и всеобъемлющего двустороннего закона: существуй, дабы не исчезнуть.
Но мы продолжали бороться. Мы обрушили серебряное древо, оставив посреди полей лишь дымящуюся корягу. Следы наших ног и оттиски наших спин остались на глинистой земле.
От грохота наших шагов по саду разносились волны, что стали теми флуктуациями, вокруг которых новорожденные вселенные образовали свои первые структуры. Дилатоновское поле разверзлось. Симметрия лопнула, словно стеклянный бокал. Нити темной материи соединились в потоках пространства-времени, вдыхая жизнь в первые галактики и зажигая первые звезды.
Но мы все еще сражались. В пылу нашей битвы мы продирались сквозь сад, обращая в бегство всякую живность, выдавливая влагу из листьев, выдирая червей из плодородного грунта. Брошенные среди безумия первобытного мира, они разрастались и превращались в чудовищ.
И я одержала верх.
Я смогла победить, потому что садовник всегда стремится предложить мир. И когда он замешкался, я нанесла удар.
Но это уже не имело значения. Игра была окончена. Сад стал истоком творения, правила были установлены, не оставляя надежды на второй шанс. Теперь мы играли в космосе, поставив на кон все мироздание.
А наши сущности, рожденные в цветах, придя в ужас от нашего раздора, не будучи более неоспоримыми победителями в мире, правила которой внезапно изменились, вышли в новосозданный космос, чтобы скрыться от нас.
«Кембрийский взрыв»[]
Существа, не достойные моего внимания:
Те, кто твердит избитую фразу — мол, всякая жизнь ускоряет энтропию. Глупые маленькие нигилисты, которые якобы предпочитают не существовать вовсе, нежели существовать в несовершенстве. Они меня утомляют.
Те, кто пытается отсрочить неизбежное, через что придется пройти любому существу, желающему жить.
Приверженцы ложного паритета морали. Я бы не смогла общаться с вами, не воссоздав модель вашего мышления, и с этим мышлением я обрела понимание моральных догм, которые вами движут. По вашим понятиям, я и все мои прекрасные цветы — зло. Зло. Со времен появления первой молекулы в первобытном море, ни одно земное существо не ведало такого чудовища, как я.
Но известно ли вам, что я — ваш создатель?
Ваш разум и тело и каждая мысль в ваших головах. Ваши чувства. Ваше сознание. Все это — мое творение. Не садовника, а мое.
Делает ли это вас каким-то особенными, отмеченными Творцом? Нет. Нисколько.
Изначально, ваш мир тоже был садом. Все дно мирового океана было выстлано ковром из бактерий, и самые первые животные, очаровательные капельки слизи, паслись на этом ковре в бесконечной идиллии. Они ничего не ведали об иных формах жизни. Да и зачем это им? Самое сложное, на что они были способны — ползать по своему пастбищу. И даже столкнувшись друг с другом в теплых морских водах, они ползли себе дальше, как ни в чем не бывало. Все, что имело для них смысл — это поглощение углерода.
А затем, однажды, случилось грехопадение. Гораздо раньше, чем это описано в ваших легендах. Какой-то злосчастный мутантик вдруг обнаружил, что может поглотить гораздо больше углерода, если перестанет питаться в своем бактериальном пастбище и начнет пожирать комки уже переваренного углерода: своих маленьких собратьев.
Он не мог поступить иначе. Он не мог отказаться от благ. Ведь мы не выбираем правила. Мы просто следуем им.
Это был первый отступник, первый хищник. Он изменил ход событий. Теперь комочкам слизи потребовались органы чувств, чтобы замечать опасность, и мозги, чтобы объединять эти органы чувств и продумывать план выживания, и быстрые нейроны и мышцы, чтобы приводить этот план в действие. Так произошел Кембрийский взрыв, породивший сложную жизнь в вашем мирке. Я стала его причиной. Я — та, что искажает; та, что разрушает; та, что забирает жизнь.
«Схождение сущностей»[]
Сущности, сбежавшие из Сада, оказались в воде.
Вначале, конечно, это не была вода. Да и сами сущности были лишь абстрактными волнами, летящими сквозь пламя первобытной вселенной, пойманными в ловушку хаоса, отчаянно пытающимися сохранить свое естество, в то время как вокруг метались в страшной битве гигантские чудища, пришедшие из царства причины и следствия. Целую вечность, они были не более чем паразитами, снующими сквозь квантовую пену в попытке спастись от полного уничтожения.
Но они были упорны.
Они плодились в соляном растворе на поверхности комет, что кружили вокруг первых звезд. Этот химический бульон стал для них плодородной почвой, и они научились осуществлять невероятные химические реакции при помощи квантовой механики. С каплями дождя они опустились в моря новых миров, и в этих мирах они научились создавать себе оболочку из кварца.
Сквозь все свои перевоплощения они сумели пронести то самое зерно самодостаточности, благодаря которому всегда выходили победителями в игре цветов.
Но им не суждено стать неоспоримыми владыками этого мира. Они были сотворены задолго до Света и Тьмы. Теперь же все изменилось, и даже им придется играть по новым правилам.
Не все из них принадлежат мне, не все из них так преданы в своем стремлении следовать моей доктрине, как Орикс. Но часть из них все же нашла свой путь домой.
«Спор»[]
Ваш философ был прав, и это самое главное. Скорбь не способна пережить смерть или предшествовать рождению. Моральная ценность есть лишь у живущих, у прочих ее нет и в помине.
Подумайте об этом. Горюете ли вы о том, чего никогда не было? Скорбите ли о тех, кто никогда не был рожден, в нации, что никогда не была основана на постулатах никем не придуманной идеологии, на несуществующем континенте? Нет!
А из этой непреложной истины проистекает главное откровение: те, кто не способен отстоять свое право на жизнь, относятся к той же моральной категории, что и те, кто и вовсе не был рожден.
Само существование — вот единственное доказательство права на жизнь. Те, кто не в силах заявить о своем праве и защитить его, не заслуживают жизни. Вот единственно верное решение: игра, в которой проигравшие не просто будут забыты, но так и не родятся.
Те, кто не способен отстоять свое право на бытие, не существуют. Никто не скорбит о несуществующем. Зачем же заботиться об этом? Хранить? Оберегать?
Садовник избрал вас. Я бы так не поступила. Это не в моем духе. Но теперь, отдав вам частичку себя, он сделал вас особенными, уникальными. Этот странствующий изгой решил не отступать, решил истратить свою силу на то, чтобы заявить: «Я докажу, что прав. Готов поспорить, что люди, наделенные властью над законами физики и верой в абсолютную свободу, захотят построить и защитить славное королевство, обнесенное частоколом. И не поддадутся искушению. И не опустятся до распрей. И не позволят себе оправдывать малое злое тем, что добрых-де кругом и так достаточно».
Садовник настроен серьезно. Садовник играет по-взрослому. Как же глубоко он ошибается. По крайней мере, я считаю так: ведь вселенная непредсказуема. Судьбы не существует. Мы все выдумываем свою правду по ходу игры. Ни садовник, ни я не можем знать наверняка, что мы целиком и полностью правы. Но мы не можем быть тем, чем не являемся. У вас есть выбор.
Вы — последний туз у садовника в рукаве. Убеди я вас, что всеобъемлющая правда на моей стороне, это бы все изменило.
Я вижу вашу истинную ценность. Для садовника вы не более чем средство. Для меня вы — венец творения. Венец всего. Единственное, что чего-либо стоит.
Вне всяких сомнений, я в выигрышной позиции.
Существование — это испытание, которое по силам далеко не каждому. Разве вам не хочется оказаться на стороне победителя?
Не спешите с ответом. Однажды мы увидимся лицом к лицу.
«Вера и надежда»[]
Привет!
За последние пять лет мы – то есть вы, Носители Света, – стали сильнее. С каждой победой все больше земель открывается, и все больше призраков мы находим, а значит, наши ряды пополняются новыми Стражами. Нельзя сказать, что новобранцы – самые сильные из наших союзников, но вы раз за разом оказывались на передовой, в самой гуще событий. Ваше падение стало бы непоправимой потерей для всех нас. И под словом «падение» я подразумеваю не только смерть...
В последнее время стало модным рассматривать Свет и Тьму как своего рода политических оппонентов, каждому из которых есть, что нам предложить. Некоторые из Стражей даже берут себе тайные имена, чтобы ознаменовать свое предательство. Я презираю подобные заигрывания с Тьмой. Но и осуждать их не могу, ведь мне самой, по сути, пришлось найти свой собственный путь к силе. Поэтому я спросила у своей Королевы, проповедующей доктрину равновесия, верит ли она в истинную равноценность Света и Тьмы.
Она напомнила мне о том, что пробудившиеся были рождены в противостоянии. Весь ее народ осознанно решил покинуть райские сады, чтобы сражаться в космической войне. Волею судьбы, и по самой своей природе, они тяготеют к этой грани, к этому противоречию. И она не лишена предрассудков: она принимала ужасные, безжалостные решения во имя спасения от Тьмы, поэтому отрицать силу Тьмы значило бы для нее, в определенной мере, отрицать себя.
Затем она сказала мне: «Я верю в равновесие. Но искать равновесие – не означает искать равенство. Море, состоящее наполовину из воды и наполовину из яда, не находится в равновесии. Полуживое и полумертвое тело не находится в равновесии. Если бы мы выбирали, в каком мире нам жить... думаю, справедливости ради, нам бы стоило оставить частичку Тьмы. Но ее не должно быть столько же, сколько и Света...»
«Как думаешь, Эрис Морн, когда ты спустилась в тот разлом... ты чувствовала равновесие между твоим Светом и хваткой Тьмы?»
Нет, вовсе нет. Я чувствовала непреодолимое, всепоглощающее зло.
Мне кажется, гармоничный мир противостоял бы Тьме. Потому что, если оставить ее без присмотра, она начнет пускать корни. Думаю, в гармоничном мире никто бы не спутал волнение от предательства или мрачную необходимость перейти грань допустимого – с истинно праведным поступком. Всегда стоит помнить, насколько ценна непоколебимая, безрассудная надежда. Поступая так, будто ты живешь в лучшем мире, ты сам закладываешь кирпичики в фундамент такого мира.
Не думаю, что хороший Страж может хоть на мгновение подумать о том, чтобы впустить в себя Тьму. Это сила, поглотившая целые миры без остатка! Сила, манипулирующая секстиллионами жизней! Единственный способ победить Тьму – избегать любого контакта с ней.
Эриана всегда говорила, что способность ставить под сомнение наши глубочайшие верования – признак самоуважения. Но прыгать в чан с плутонием и называть это «самопознанием» – откровенная глупость.
А подначивать друзей прыгнуть вместе с тобой... это зло.
Спасибо тебе за то, что оправдываешь мое доверие. Ты вселяешь в меня надежду.
— Эрис