1-я ЗАПИСЬ - Силуэт Харона[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием...
Слова наполняют опытом твое открытое сознание..
ГЛАЗАМИ КАТАБАСИСА...
Королевское приглашение позволило мне пройти во внутренний реликварий, но не дальше. Я - без сопровождения - вхожу в чрево "Левиафана". Замечаю прорехи в уныло повисших знаменах Калуса. Внутренние залы не сияют: это напоминает мне истории времен Золотого века. Отполируй внешнюю часть до блеска и подай ее на блюдечке, но если снимать верхние слои, то за ними... старость. Ветхое прошлое.
Легионер в золотом одеянии лоялистов кивает мне и распахивает дверь. В противоположной части зала стоит искусственная копия Калуса. Он как две капли воды похож на автомат из Зала трофеев и многие другие роботы-статуи, через которые я общался с ним.
Зажужжав, статуя Калуса оживает.
- Ты здесь раньше срока, охотник, но твое племя, похоже, всегда опережает прочих. Может, мне переместить эту комнату и дать тебе возможность еще побродить по коридорам "Левиафана" и насладиться моим гостеприимством?
Я не знаю, что именно он хочет от меня услышать.
- Он поражает воображение. Я готов выполнить задание. - Я поворачиваю дело так, словно реагирую на его просьбу.
Неуютная тишина.
- Приди ко мне, Катабасис. У меня есть для тебя подарок.
Статуя указывает на камеру со сводчатым потолком. На ее стенах развешаны всевозможные трофеи. Кости на крюках. Чучела с остекленевшими глазами, в которых застыл предсмертный ужас.
Группа советников следит за мной, забирая механические пластины у трех других статуй Калуса, которые идентичны моей. Они собираются вокруг высокой клетки, сделанной из резных металлов и переплетенных проводов. Словно священнодействуя, они вставляют в нее пластины, и клетка превращается в гробницу, внутри которой стоит отливающий перламутром трон. На троне кто-то сидит.
- Ранее прибытие - это добрый знак. Подойди, узри мою камеру. Ее мало кто видел, - хрипит, задыхаясь, сидящий в клетке Калус.
Иссохшее тело Калуса раздувается, заполняя собой клетку. Он чует вонь и отвращения, исходящую от моих мыслей.
- Эта клетка для меня тюрьма не больше, чем твой Свет - для тебя. Думаешь, мне достаточно этой плоти? Какая ограниченность мышления. Мои автоматы - это памятники мне, они символизируют мои масштабы. Они такие же, как и я: единое, коллективное "я", как и Ничто.
Скрипя зубами, я делаю шаг в сторону, чтобы посмотреть на него с другого ракурса. Его кожа покрыта жуткими прозрачными пятнами, от которых меня едва не выворачивает наизнанку.
- Катабасис, твои мысли столь же понятны, как и твои страхи. Ну же... посмотри на меня. Пусть мои советники тебя успокоят.
Советники накладывают еще больше толстых пластин на клетку, где томится Калус. Закончив, они выходят из комнаты, унося с собой все, что меня сдерживает. Включаются механизмы, заключенные в пластинах, и из щелей между ними струится лиловый свет. Перламутр течет по камере и собирается в похожую на трон чашу оскверненного аристократизма. Шланги под троном, побулькивая, закачивают вязкое королевское вино в герметично закрытую камеру. Калус смотрит сквозь меня, и его глаза похожи на куски мела. Последний советник закрепляет последнюю пластину лицевого щитка. Глубоко посаженные шары подсвечивают щиток, словно безумные глаза черной ночью. Мы одни.
- Что ты знаешь о лжи, Катабасис?
Я подбираю слова.
- Ложь бывает разной.
- И каждая представляет собой слабость. - Голос вытекает из сосуда, в котором заточен Калус, и заполняет собой комнату. - Боги не лгут. У них, как и у меня, нет ни способности, ни причин лгать. Истинной силе не грозит опасность. Она не вынуждает прибегать к обману. И все-таки тот, кого я считал окончательным божеством, предал меня.
- Похоже, что тебя надули... - чтобы смягчить грубость, я быстро добавляю, - ...император?
- Когда Тьма обнаружила меня парящим в космосе, когда созданный мною народ меня бросил, мне казалось, что я нашел верного друга. Нет - идола. Он обещал вернуться ко мне, возвысить меня, чтобы мы могли вместе танцевать среди звезд и пить предсмертный экстаз до самого конца. Но холодный маленький флот прилетел и улетел. Это было роскошно, и многие отведали его вдоволь. Однако я пуст. Я - ничто. Я в этой клетке, в этом лимбе, сотканном из их лжи.
- А боги не лгут, - добавляю я.
- Именно. Заглянуть вглубь... - Калус делает паузу, чтобы добавить драматизма, - ...увидеть нас такими, какие мы есть - это счастье. - Все четыре статуи делают шаг, чтобы поднять сосуд с Калусом. Его голос доносится из всех них одновременно. - Идем. Брось тень в моих залах и пей. Скоро мы поговорим со лжецом и отделим ложь от истины.
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Переключатели контрабандиста все еще работают. Боковой служебный люк. Пришлось выбить решетку вентиляции.
2-я ЗАПИСЬ - Жадность и перераспределение, часть первая[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием...
Слова наполняют опытом твое открытое сознание...
ГЛАЗАМИ КАТАБАСИСА...
Наша потрепанная молотилка с грохотом летит сквозь разреженную атмосферу Несса. Слова Калуса звенят в моих ушах, перекрывая гул потоков воздуха: "Корабль твой по праву".
Большинство кресел в трюме пустует. Напротив меня сидит офицер-псион по имени Кинзик. Она не сводит с меня взгляд с тех пор, как поднялась на борт. Справа угловатый центурион Кабал со свертками взрывчатки и проекционной винтовкой поправляет соединители на своем скафандре. Ему поручено следить за тем, чтобы остальные Кабал меня не убили. Известие о том, что меня назначили командиром, похоже, привело в ярость некоторых членов команды.
Я бросаю пробный шар:
- Даже не верится, что на Нессе можно было легко скрыть корабль от Легиона. Удивительно, что они не пытались взять штурмом "Левиафан".
- Тогда они бы погибли, - рычит центурион. - Плохая стратегия.
- Какая разница? Катабасис, Калус решил выдать тебе корабль, - говорит мой призрак Гильгамеш, сурово глядя на меня.
Кинзик усмехается и наклоняется вперед.
- Человек, Легион взволновало возвышение Каятль... - в ее голосе слышна нотка злобы, - ...и гибель Торобатла. Возвещают о скором прибытии ее флота. Корабли приходят и уходят, а их истории никто не записывает. Нас уже долго никто не замечает.
Громила кивает.
- Впервые слышу, - говорю я. - Ты хочешь сказать, что они не заметят взлета нашего корабля?
- "Долго не заметят", - отвечает Гилли, цитируя псиона.
- Но в обычной ситуации они бы заметили... потому что это корабль Легиона? И ты хочешь повесить на меня кражу?
- Все корабли Кабал принадлежат Калусу, - рычит центурион. - И Кинзик тебе не подчиняется.
- Точно. - Я обхватываю голову руками и наклоняюсь вперед; молотилка приземляется. Мы выходим на колючую, тучную землю, отворачиваясь от солнца. Зеленое небо постепенно тускнеет. На горизонте, на фоне темного горного хребта светится верфь Кабал.
- Ты - Катабасис, - говорит мне Кабал и показывает на себя. - Бар-Торан.
- Ты - тот, кто проламывает черепа за меня. - Я указываю на призрака. - Это Гильгамеш, или Гилли.
Обдумав мои слова, Бар-Торан кивает.
- Да, я это делаю. Но если мы найдем бой, то тебе нужно знать мое имя.
- Я не собираюсь затевать перестрелку со всей базой. Наш план предусматривает незаметное перераспределение имущества, Бато.
- Мне это не нравится.
- Гилли тоже поначалу не понравилось. Со временем втянешься.
Гилли кивает Бато. Тот кивает в ответ и идет прочь. Мы следуем за ним - мимо скал, по темным пустошам в сторону верфи.
Верфь - это огромная взлетная полоса с грубым покрытием и несколько ветхих домишек. Все это окружено изгородью. Она под завязку забита кораблями самых разных эпох империи Кабал. В дальней части полосы Гилли замечает электрические огни. Над толпой Кабал, привлекая к себе внимание, словно гром, возвышается фигура в лазоревом одеянии. Толпа жадно ловит каждое его слово. Гилли удается кое-что разобрать. Вечная история о тех, кого когда-то бросили: упреки, поиск норы, где можно гнить, еле теплящаяся надежда, опасность утонуть в прошлом.
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Служебная зона рядом с дверью грузового отсека. Уютное местечко под ногами.
3-я ЗАПИСЬ - Жадность и перераспределение, часть вторая[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием...
Слова наполняют опытом твое открытое сознание...
ГЛАЗАМИ КАТАБАСИСА...
Корабли поменьше, словно паразиты, окружают находящийся в центре флагман - транспортник Кабал. Кинзик показывает на него.
- "Гликон волатус". - Она касается пальцем ограждения и говорит, - Барьер, - словно отдавая команду животному. Кинзик прижимает ладонь к земле с помощью заряда пустотной энергии смещает слой радиолярий. Энергия взрывается, перебрасывая ее в Бато через барьер. Я следую за ними, ступая по лестнице из Света. На моем плече висит винтовка от "Текс-механики".
Бато, рывками ускоряясь на реактивном двигателе, приземляется последним. Кинзик встает перед ним и калибрует какое0то устройство на его грудной панели. Затем Бато поворачивается ком не.
- Один из твоих телепортаторов, - рычит он. - Я остановлю их передатчик, чтобы наш корабль был спрятан до тех пор, пока мы не уберем его пространственный якорь.
Мы разделяемся, и каждый берется за свою задачу. Мы с Кинзик пробираемся мимо стоящих на поле перехватчиков, а Бато старается добраться до противоположного края верфи, где находится огромная антенна.
Огромный нос "Гликона волатуса" нависает над нами; он закрывает небо, словно кровавая волна, готовая поглотить нас. Я ныряю за переднее шасси, а Кинзик тем временем открывает служебный люк, через который можно попасть на главную палубу.
Я заглядываю в открытый люк. Чуть дальше, на мостике одинокий псион проводит диагностику какого-то прибора. Я осторожно залезаю в корабль и снимаю с плеча винтовку.
- Стреляй.
- Винтовки очень громкие, Гил. - Предложение не было таким уж странным. Этот псион мог одной мыслью поднять по тревоге всех, кто есть на верфи.
- Невежество. - Это слово проносится по моему мозгу, озвученное агрессивным голосом Кинзик. - Она не сделает.
"Я тебя сюда не звал", - думаю я.
Волна в голове распространяется: "Твой мозг не сосредоточен и напряжен. Хаос там, где должна быть логика".
- Нам нужен этот корабль, - шепчет Гилли и появляется на периферии моего поля зрения. - Если ты ничего не сделаешь с этим псионом, нам придется иметь дело со всеми Кабал, которые есть в секторе!
Кинзик вылезает из люка и встает на колени рядом с ними.
- Призрак, это Йирикс. Она не выдаст нас.
- Она из Красного Легиона. Калус приказал бы ее казнить.
- Псионы бывают разные, но в рядах Кабал мы стараемся действовать заодно, двигаясь к нашему собственному будущему. Она признает мой вклад, как я признаю ее усилия, - говорит Кинзик, выходя вперед.
Гилли следит за тем, как Кинзик подходит к другому псиона.
- Если все пойдет наперекосяк, не дай ей ни одного шанса.
Его слова сдавливают мне легкие. Я дышу отрывисто, напряженно. Я навожу винтовку на цель и жду.
Йирикс застыла, ощутив присутствие Кинзик. Она поворачивается. Они наклоняют головы. Они молча устанавливают контакт и достигают взаимопонимания.
Их устремления мне неизвестны, но они не ограничиваются этим кораблем, этой минутой, этими Кабал. Подобные мысли у меня были уже очень давно – в прошлой жизни Стража. Меня поманили картинкой бессмертного Города, который находится под защитой Света. Как будто он может существовать вечно. Вечность – это просто надежда, до крушения которой люди уже не доживут.
Йирикс смотрит на Гилли, на меня и на мою винтовку так, словно ей ничего не угрожает. Я чувствую, как она призывает к сдержанности и спокойно уверяет в том, что желает мне добра. На миг я ощущаю, что ко мне вернулась молодость. Я встаю.
Мы разогреваем стартовые двигатели, а Йирикс ускользает и сливается с толпой.
Бато появляется на мостике из телепорта. Задыхаясь, он с гордостью выдавливает из себя несколько слов.
– Заряды заложены. Нас никто не выследит.
«Гликон» разрывает атмосферу, и в этот момент чудовищный взрыв потрясает верфь. Взрывная волна бьет по корпусу нашего корабля. Где-то внизу вспыхивает пламя. Бато называет его «искрой, которая сожжет прошлое, чтобы дать энергию будущему».
Лучше так, чем наоборот.
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Дверь заело. Еще с тех пор, как мы нырнули. Я к ней не подхожу.
4-я ЗАПИСЬ - Колодец отсутствия[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием…
Слова наполняют опытом твое открытое сознание…
ГЛАЗАМИ КАТАБАСИСА…
Кровь смешивается с машинным маслом и темным эфиром, стекающим в сливные отверстия в полу кабины. Я усаживаюсь. По челноку разносится жуткий гул. Я слышу их в загонах для боевых зверей, которые находятся в трюме. Я слышу скрип зубов, бешено грызущих путы. Я слышу влажные шлепки, когда их тела с силой врезаются в стены.
Бато садится в челнок под градом мелких камешков.
– Трюм захвачен, все убитые собраны. – Он захлопывает дверь отсека, отрезая нас от бури, бушующей на Рифе.
– Сколько? – спрашиваю я, замечая, что мы с ним одни.
Он принимает тревогу за слабость.
– К завтрашнему урожаю мы будем готовы.
Я меняю вопрос.
– Сколько еще этих штук нужно Кинзик?
– Два дня сбора урожая до того, как покинуть Берега.
– Она сказала, зачем?
– Не больше, чем тебе.
– Тебе нравится слепо выполнять приказы?
– Кинзик тебе не подчиняется, Носитель Света.
– Да, мне уже говорили. – И не один раз.
– Мой отец говорил так, как ты. Задавал вопросы, – рычит Бато, складывая свое снаряжение. – Он бросил Калуса и участвовал в заговоре Гоула. Опозорил наш род. Я сбросил с себя оковы отца и поклялся служить императору. Меня помиловали. Скоро я снова сделаю мой род влиятельным и получу право оставить потомство. Верность – не слепота. За верность тебя награждают.
– Похоже, он решил, что нужно сражаться там, где есть шансы на победу.
– Он ушел, когда надежды почти не осталось, до того как увидел победу. – Бато умолкает, обдумывая свои слова. – Калус раскроет тайны Тьмы и с их помощью вернет Торобатл. Так будет.
Кинзик преграждает вход в свою лабораторию. Она поспешно перевезла ее с «Левиафана» на «Гликон» вскоре после того, как мы его захватили. Лаборатория набита самыми разными машинами жуткого вида. Она подносит палец к моему лицу. Ее слова звучат у меня в голове.
– Тебе здесь не место.
– Мне нужно точно знать, зачем они тебе.
– Зачем? Это животные. Наши вьючные животные.
Я обдумываю этическую сторону этой проблемы. Раньше они были кем-то другим, чем-то, что было похоронено и забыто… но…
– Кто знал, что охотник будет так из-за них переживать.
Она язвительно намекала на смерть Кейда.
– Чем это отличается от осквернения трупов? Вы же почитаете своих мертвецов, верно?
– Я тебе не подчиняюсь. – Злобный голос Кинзик звучит в моем мозгу. Она отпихивает меня и начинает закрывать дверь.
– Бато подчиняется. И его солдаты тоже. Может, ты вежливо попросишь презренных отправиться под замок? Или ты хочешь поговорить со мной начистоту?
Она сердито смотрит на меня.
– Где твой призрак?
– Что-то ремонтирует в ангаре…
– Пошли. – Кинзик заходит вместе со мной в лабораторию и подводит к огромным резервуарам с кучей разнообразных насосов и электросхем. – Вот… – она открывает смотровое окошечко на ближнем резервуаре.
Через окошечко на меня смотрят безумные глаза презренного. Существо бьется и беззвучно кричит в темной жидкости, заставляя ее бурлить.
– Природная связь с Тьмой усилена. Их разумы связаны, как и у нас, но у них нет баронов, которые могли бы их чем-то наполнить.
Я смотрю на то, как существо царапает стену резервуара, и до меня доносится скрежет: стертые до костей кончики пальцев врезаются в металл.
– Для безмозглого существа оно несколько агрессивно, – говорю я.
– Они кормятся последней мыслью, которых в них вложили. Убивай во имя Фикрула. Во имя пропавшего принца. Но… – Кинзик прижимает ладонью к стенке резервуара, устремляет взгляд на презренного, и он утихает. Она с трудом выдавливает из себя слова, – …если постараться, то их психика может стать сосудом. С помощью которого многие мысли могут… соединяться. – Она отпускает утомленного презренного, и он снова тонет. В его глазах – ужас. – Для него их слишком много.
– И какая нам от этого польза?
– Калус наполнит их Тьмой, а мы выжмем из них все, что им известно.
– Как? – не унимаюсь я.
– Увидишь, когда мы прибудем к аномалии.
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Грибы перекрыли проход к служебной палубе, где есть доступ к турбинам. Если сумеешь проникнуть туда, щелкни выключателем.
5-я ЗАПИСЬ - Насладись этим зрелищем[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием…
Слова наполняют опытом твое открытое сознание…
ГЛАЗАМИ КАТАБАСИСА…
Шесть тяжелых недель на Рифе. Презренные, Улей и прочие ужасы. Я все равно предпочту простор Берегов «Гликону», но корабль приносит нам немало пользы. Мы пересекли пояс и обосновались у Фобоса, неподалеку от старой базы Кабал с еще действующим стыковочным отсеком. Мне пришла в голову мысль зачистить базу от одержимых. Немного проветриться. Но не успели мы даже собрать боевую группу, как поняли, что эти проклятые твари не агрессивны.
На фоне аномалии наш маленький корабль-змея казался червяком, крапинкой, далекой звездой, которую можно сжать двумя пальцами. Каждый иллюминатор по правому борту заполнила бездонная пропасть, появившаяся на месте Марса. Члены экипажа часами стоят в смотровой камере. Кого-то приходится вытаскивать оттуда силой. Эта огромная, размером с планету бездна, наполненная шипящей тьмой… безграничная, и мы, закрепившиеся на границе разума… Это зрелище – серьезное испытание.
Вчера к нам пристыковался Калус. За ним по пятам следовал его книжник. Калус изучил живой товар. Выбрал первого для того, что они называют «единением».
Они принесли что-то на корабль, и с тех пор презренный не умолкает. Кинзик готовит его в смотровой камере.
Гилли тоже наблюдает за ним через иллюминаторы. Я слышу, как по ночам он шепчет:
– Это то же самое… до самого конца. Катабасис, ты все верно говоришь: это просто клетка, тюрьма, но она гораздо больше, чем мы думали.
Что мы здесь делаем?
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Отдохнуть можно на полпути, над мясорубкой турбины. Шум маскирует издаваемые тобой звуки.
6-я ЗАПИСЬ - Чрезмерная алчность[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием…
Слова наполняют опытом твое открытое сознание…
ГЛАЗАМИ КАЛУСА КАКОЭТЕСА…
Собралась толпа, дабы встать вместе со мной, их императором, который вскоре возвысится еще больше. Амсот сообщила о моем прибытии, и каждый хотел первым встретить меня в смотровой камере. Я заметил также Стража и его искорку Света – дополнительная приманка. Призрак наблюдает, а Страж остался позади. Жаль.
Все явились увидеть меня в зените славы. Я присутствую везде. В каждом углу стоят мои статуи, от которых ничто не укроется. Моя бронированная повозка следит за всеми изменениями в короне. Она украшена золотом из Распределителя. Многими жизнями пришлось пожертвовать ради того, чтобы вырвать ее из лап Улья, но покорилась она очень легко… Ее способность объединять умы… и подавлять их. Я вижу подношения – презренных, которые лепечут что-то в унисон. Их связали и подключили к короне – из занозы они превратились в инструмент, который позволит мне сиять еще ярче. Мои смелые советники закрепляют их разумы и готовятся начать единение. Нас ждет величие.
Эти наблюдатели… Я их заворожу.
Я хлопаю четырьмя парами гигантских рук.
– Давайте… начнем.
Я обращаю все свое внимание на большое смотровое окно. Створки открываются – за ними могила Марса. Похожие на щупальца фазирующие полосы Тьмы отходят по спирали от центра аномалии, очаровывая меня с головы до пят… Они зовут меня вглубь, их шепот, словно крюк, вонзается во встревоженную плоть. Я вглядываюсь в стимулирующие изгибы.
– Да…
Мои советники кладут руки на корону и фокусируют на ней свое восприятие. Они вскрывают коллективные синаптические пути презренных и сшивают их с тканью меметической сферы аномалии. «Гликон» сопротивляется тянущей его силе.
Скорость движения к аномалии увеличивается; окружающая реальность отлетает прочь. Мы останавливаемся, мы зависаем перед завихрением. Аномалия заполняет все поле зрения. Не остается ничего, кроме нее. Время исчезает, и космос изгибается, подчиняясь моей воле. Момент настал.
– Наслаждайся мной. Я придал всему себе твой облик; я растянул свой разум, чтобы жить внутри многих… Я испытывал удовольствия и переживал опыт каждого из сосудов. Но несмотря на великое множество моих точек зрения я вижу только своими глазами… Но мне нужно больше. – Я вглядываюсь в пустоту Тьмы. – Ты… забытье. Не разрушение, но слияние всего того, что было. Я хочу стать таким, как ты. Пожирать существование. Воспользоваться твоим обещанием возвысить меня. – Мой смех безумен. Все мои формы пронзают взглядом кружащуюся аномалию. – УЗРИ МЕНЯ!
Космос гнется и ломается, а я возвращаюсь в свою жалкую реальность. Меня снова отвергли. Презренные в унисон визжат какую-то чушь. Их крик заглушает шепчущие голоса. Все мои я слышат только его.
Я распространяю свое сознание – так, как ты показала мне во время нашей прошлой встречи. Сидя в своей повозке, я раскалываю разум каждого презренного. Я ищу тебя. Ничего. Нигде ничего нет. Поэтому я вскрываю их тела. Я лихорадочно отрываю конечности от суставов, разум от черепа, я ищу твое присутствие в них. Я ищу до тех пор, пока вопли не стихают везде, кроме дальних загонов.
Я смотрю в глаза каждому члену экипажа, который не отводит взгляд. В них я вижу тебя. За стеной напряжения на меня смотрит Наблюдатель.
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Мне удалось раскопать одно место под ямой с отбросами. Она все еще работает, так что не медли.
7-я ЗАПИСЬ - Гнев[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием…
Слова наполняют опытом твое открытое сознание…
ГЛАЗАМИ КАТАБАСИСА…
В беспокойный сон вторгаются кошмары.
Когда включаются сирены, я нахожусь на улице.
Я долго лежу и наблюдаю за Странником. Недоверие. Пробел в процессе мышления полуавтоматического разума.
Красный Легион ведет обстрел. Залпы орудий разносят Башню на куски.
Все, кроме меня, стоят.
Падают обломки. Я один. Я ищу Гильгамеша, но его нигде нет.
Клетка душит наш Свет.
Огонь гонит меня по улицам. Света нет. Боеприпасов нет. Город горит.
Безликие ветерки под безжалостным богом кричат мне. Смерть в красных доспехах выстраивается вдоль стен и
Город горит.
Я убегаю. И бегу, бегу, бегу, бегу… но чувство вины замедляет меня, словно бремя.
Город горит, а ты ничего не сделал.
.
.
.
Сломанная звезда Гила озаряет мой позор.
Остаемся только мы, цепляющиеся за жизнь.
Вместе мы уползаем, чтобы никогда не вернуться.
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Кошмар вернулся. На это ему понадобилось несколько месяцев, но он вернулся, и на этот раз он стал сильнее. Они воют каждую ночь с тех пор, как мы взяли груз. Нас разделяют три палубы, но, клянусь, их все равно слышно. Гил стал чаще летать по кораблю в одиночестве.
Пора паковать вещички. Думаю, я выберу себе место рядом с ангаром… напротив лаборатории Кинзик. Тут уже просто полная чехарда.
8-я ЗАПИСЬ - Пороги Ахерона[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием…
Слова наполняют опытом твое открытое сознание…
ГЛАЗАМИ КАТАБАСИСА…
Гробница-повозка Калуса снова у смотровой камеры. Все его формы стоят вокруг жуткой массы металла и опасений – «короны», как он ее называет. После стольких неудачных попыток на этом единении присутствует меньше членов экипажа, чем раньше. Мы с Гилли стоим над толпой болтающих трупов. От них идут кабели, закрепленные в теле какого-то презренного. Этот презренный утоплен в эфире под уродливой короной. Золото из Распределителя потемнело под действием какого-то лишайника, который проник в драгоценный металл после последней попытки единения.
– Мне казалось, что золото не темнеет, – говорю я Гилли. – Это же символ чистоты.
– Как и Свет?
– М-м… – бурчу я. Гилли не отводит взгляда от короны, от окна и бездны за ним.
Бато встает рядом со мной и прислоняется к ограждению.
– Все Стражи такие неуверенные?
Советники подходят к короне.
– Бато, по опыту могу сказать, что слишком уверенные в себе обычно умирают. – Советники кладут руки на корону, и внезапно я остро ощущаю, что в комнате все замерло. Я чувствую, как корабль кренится на бок.
– Твой призрак при каждой удобной возможности пытается пообщаться с презренными, – замечает Бато, пытаясь перекричать усиливающийся шум.
– Это любопытство, и не более того. Он ищет способы извлечь из всего этого пользу. Верно, Гилли? – спрашиваю я, пытаясь скрыть свои подозрения.
Гильгамеш молчит, не отводя глаз от открывающейся шторки.
Скорость движения к аномалии увеличивается; окружающая реальность отлетает прочь. Корпус корабля стонет, но его мольбы о пощаде заглушает безумный, многоголосый смех Калуса. На этот раз все по-другому: это не проход, а стена. Мы с силой врезаемся в нее – но не все одновременно. Это долгая череда соударений. Мы все время падаем. Космические полосы света огибают нас и раскалываются, превращаясь в тонкие яркие иглы со все уменьшающейся значимостью. На передний план выходит уничтожение всего, что есть на периферии; все просто выгорает. Пространство между иглами света расширяется до тех пор, пока не. НАЧИНАЕТ. БЫТЬ.
Переход похож на сопротивляющуюся мембрану; толща замороженных, воющих душ. Лед скрежещет сам о себя у эклиптического барьера между формой и выражением.
Мы переходим на другую сторону; лишенные солнца. И бесцельно плывем по пустым течениям.
.
.
.
– Где император?
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Часть ангара постоянно под замком. Если никто ею не пользуется…
9-я ЗАПИСЬ - Еретическая плоть[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием…
Слова наполняют опытом твое открытое сознание…
ГЛАЗАМИ ПУСТОГО СОСУДА…
Спящий. Связанный.
[Стук]
Угроза.
Буря снаружи.
Нежная, словно дождь, жажда.
Вспышки выхватывают из тьмы фигуры.
Знакомые фигуры.
[Стук усиливается]
От меня летит нежный шепот.
Ко всем.
Как отец, как Фикрул.
Бароны. Келлы.
Их больше нет.
Другой голос…
[Стук не умолкает]
Давление.
СтрахиСмятение.
Нет.
Разум под этим взывает к поверхности.
Ничего, презренный, сын… падший… эликсни… король…
Акриис не склоняется ни перед кем.
«Встань», – командует голос, скрытый в шепоте.
Акриис не склоняется ни перед кем, но Акриис мертв.
Этот слой сорван.
Хребет «Гликона» ломается; его позвонки теперь меняются друг с другом местами.
Презренные воют, извещая о переходе в Ничто.
Сквозь Локус они слышат шепот и повинуются:
«Пришло спасение».
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: У корпуса, рядом с ангаром есть сканер. Мне удалось подключиться к нему, чтобы следить за каналом Кинзик. Мне нужно было место, где можно послушать.
10-я ЗАПИСЬ - Кровь в бочке[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием…
Слова наполняют опытом твое открытое сознание…
ГЛАЗАМИ КАТАБАСИСА…
Недели утекают прочь.
– Где твой призрак? – рычит Бато, бросая раздавленного презренного в сплетение гниющих щупалец. Эти грибы появились на «Гликоне» после броска сквозь безвременье, и с тех пор их количество лишь увеличивалось.
– Не знаю, – выдавливаю я, вытаскивая из живота зазубренный клинок. – С кем-то тусует.
– Я здесь. Что тебе нужно? – говорит внезапно появившийся Гилли.
– Меньше дырок, – отвечаю я со стоном.
Бато смотрит на трех презренных, которые напали на нас из засады, а теперь снова отправились на тот свет.
– Остальные почувствуют их смерть. Далеко еще?
– Если предположить, что больше корабль не менялся, то недалеко. Но сначала нужно поставить на ноги вот его, – Гилли указывает на меня. – Кинзик уверена, что перерубив связь с короной, мы попадем обратно?
– Это сработает. Надеюсь, мы не зря откопали этот ключ управления, – отвечаю я, показывая имперский ключ безопасности.
– Ты же сказал, что он нужен для борьбы с презренными! – ревет Бато.
– Если мы не сумеем выбраться отсюда, то не важно, победим мы их, или нет.
– Я поклялся отдать жизнь за Калуса, а ты хочешь, чтобы я его предал! – Он нависает надо мной.
– Про предательство я кое-что знаю. Он использовал тебя – и меня тоже – чтобы получить то, что нужно ему. Его больше нет, Бато, а мы близки к тому, чтобы последовать за ним. Что тогда станет с твоим родом?
Я ощущаю, как волна сотрясает «Гликон». Увидеть это невозможно; это скорее похоже на взрыв электрической лампочки. Вспышка, а потом мрак, и по телу тысячью иголок пробегает холодок. Я ничего не чувствую. Я слышу, как волна, словно холодное металлическое напряжение, движется по кораблю.
Тела трех презренных извиваются в конвульсиях, словно кто-то их оживил.
– Можешь остаться, проламыватель черепов.
Мы добираемся до мостика; вой преследует нас по коридорам. Я запираю дверь ключом управления и встречаюсь с Кинзик под терминалом, у входа в смотровую камеру. Она стоит в окружении пятнадцати солдат-лоялистов.
– Это все? – спрашиваю я.
Кинзик кивает. Я вставляю ключ в дверь смотровой камеры. Поршни срабатывают, и дверь открывается. Кинзик вглядывается. – Пусто… – звенит ее голос.
Мы входим в смотровую камеру. Солдаты занимают позиции по периметру комнаты. Бато проходит мимо короны, зараженной Тьмой, и опускается на колени у открытого окна.
Он смотрит в бесконечность.
– Как решить, кто заслуживает преданности?
Я подхожу к нему.
– У каждого из нас свой способ. Единственно верного нет. Ты никому ничего не должен, Бато.
Кинзик делает знак, что она готова. Когда я подхожу к короне, я вижу, как псион разглядывает обугленные отпечатки ладоней советников, оставшиеся от последнего единения.
На лестнице, ведущей к мостику, слышно эхо воплей. Скрежет металла предвещает появление пламени.
– Я сделаю это, чтобы остальные могли жить, – говорит Кинзик. – Я не хотела, чтобы другие страдали, но должна была предвидеть, что Калус нас обманет. Желание похитить его тайны погубило нас всех.
– Вытащи нас отсюда, и тогда мы в расчете.
Следующие слова она встраивает прямо в мой мозг: «Я сделаю это, потому что тебе здесь не место». Она кладет ладони на корону.
Скорость устремляется обратно в бесконечность, разрывая окружающую реальность. Мы стоим в пустоте, спиной к спине, 17 бойцов, защищающих Кинзик и корону. Вопли усиливаются, заглушая визг гнущейся стали. Дрожащая плоть презренных течет в пустоту вместе с нами.
Бронебойные винтовки дают залп во всех направлениях из-за щитов фалангов, разрывая одну шеренгу презренных за другой. Воспламенители делают шаг вперед, чтобы сжечь останки в промежутке между залпами. Я тоже встаю в строй, валю налетчиков из винтовки, пока они не успели в нас прицелиться, и бросаю пустотные гранаты, чтобы остановить поток врагов. Кинзик кричит, пытаясь разрубить связь с короной. «Гликон» бьется о волны Тьмы. Черный огонь обжигает руки Кинзик, и вокруг нас извивается Ничто. Мы сражаемся до тех пор, пока вокруг не остается ничего, кроме мертвых презренных и пустых обойм.
Вопли стихают. Лязг металла эхом отдается в смотровой камере, когда в «Гликон» врезается еще одна волна Тьмы. Презренные, которых не успели испепелить, вздрагивают и начинают восстанавливаться. Солдаты в панике стреляют в горы трупов, надеясь остановить этот процесс.
Посреди хаоса вспыхивает молния; она пронзает трех легионеров и разрывает воспламенителя на части. Взрыв убивает семерых; наш круг сужается. Мы стреляем в ту сторону, откуда прилетела молния. К нам выходят два зловонных исчадия. Они врываются в камеру и сразу же отступают на два шага назад. Их кулаки потрескивают. Я бросаюсь на одного из них и ухожу в Пустоту, чтобы вытащить клинки. Бато хватает щит фаланга, лежащий у его ног, и нападает на второе исчадие. Его заряды разбиваются о щит. Оставшиеся стрелки не прекращают стрелять, пока мы не сближаемся с нашими противниками. Я разрубаю руки и место, где должна находиться голова исчадия, а затем поворачиваюсь и вижу, как Бато бьет второе исчадие щитом наотмашь.
Кинзик вскрикивает. Я разворачиваюсь и вижу, что она тонет в черном огне. Вокруг нас в бешеном темпе проносится космос. Она делится своей болью с нами, чтобы продержаться на несколько секунд дольше, но все тщетно.
Я смотрю на Бато. Я смотрю за него, в ничто, на огромный силуэт, который тянет за собой пылающую жаровню и понимаю: здесь мы и умрем.
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Под скальпелем удалось вырезать убежище. Рядом припрятано кое-какое лабораторное оборудование.
11-я ЗАПИСЬ - Печаль[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием…
Слова наполняют опытом твое открытое сознание…
ГЛАЗАМИ КАТАБАСИСА…
Ничего не получилось. Если честно, то я никак не мог узнать, довела ли Кинзик свое дело до конца. Гилли сказал, что лишь через несколько дней нашел безопасное место и смог меня воскресить. Его выслеживал великан, которому они все подчинялись.
Я хороню погибших Кабал. За это приходится платить высокую цену, и отдать последние почести всем не удается.
Мы прячемся и разыскиваем запасы, которые я припрятал в тайниках по всему кораблю.
Ведь если хотя бы один из них тебя заметит, это конец.
Я вел дневник, и мне казалось, что за это время прошел месяц… три месяца. Волны накатывают случайным образом. Когда очередная бьет по нам, части корабля меняются, и мне снова приходится искать дорогу.
Гильгамеш все больше отдаляется от меня. Меньше разговаривает. Пропадает на несколько дней – но пока что всегда возвращается.
Когда я умираю, мне снится горящий Город. Сны после смерти – это что-то новенькое. Проснувшись, я не знаю, сколько времени прошло. Гилли… не хочет об этом говорить.
Между этой жизнью и последней, которую я помню, прошло уже не меньше сотни.
Я живу в склепе.
Я жив. И я стар.
– Вставай, – сдавленным голосом говорит Гилли.
– Зачем? Тут же можно только голодать.
– Снова сдаешься? Может, хочешь, чтобы я тебя тут бросил?
Я перекатываюсь, чтобы повернуться к нему лицом. – Я не сдаюсь. Просто… возьми мой Свет и храни его, пока… пока не найдется выход.
– Знаешь, раньше я думал, что выход – это мы, если мы вместе. Но мы просто застряли в очередном цикле.
– Гил, тут нечего есть. Ты не чувствуешь, как пустота гложет тебя. Обещай, что не будешь приставать ко мне, пока мы не выберемся отсюда.
Гильгамеш долго смотрит на меня, не говоря ни слова. Я закрываю глаза.
– Обещаю.
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: Лабиринт из труб вентиляции. Это где-то здесь. Все заросло проклятыми грибами, не пройдешь.
12-я ЗАПИСЬ - Нож должника[]
Эта страница осквернена плесенью и запечатленным на ней воспоминанием…
Слова наполняют опытом твое открытое сознание…
ГЛАЗАМИ ГИЛЬГАМЕША…
Я зависаю рядом с трупом того, кто когда-то был моим Стражем. Я слишком долго скрывал его позор. Мне казалось, что это мой долг – быть теплом, когда его огонь угас… Но теперь я вижу, что этот долг был поводком, который привязывал меня к жизни. Эта реальность холодная, скрученная в кольца, и я больше не буду цепляться за нее из последних сил.
«Узри истину», – предлагали мне шепчущие голоса. Я видел ее каждую мучительную секунду на борту этого корабля. Микрокосм насилия, экстраполированный на весь мир, из которого только один выход. Скоро это поймет и Катабасис.
Нас окружают зрители-презренные.
Я воскрешаю Катабасиса.
– Гилли… – Катабасис встает на колени рядом со мной. У его ног лежит винтовка. – Что это?
– Выход. Я больше не буду тебе помогать.
– Ты… бросаешь меня? – Катабасис смотрит на презренных, на свою винтовку, на своего призрака… Нет. Уже нет. Призрак теперь не его и не Странника, он ничей.
– Я пожертвовал всем, чтобы ты мог двигаться вперед. Я приводил тебя к источникам силы, чтобы ты выжил. – Я излагаю ему истину, которую он хочет забыть. – И ради чего. Ничего не заканчивается. Тебе всегда мало.
Презренные подбираются к нам по разрушенным переходам. Катабасис обмякает.
– Ты же обещал…
– Ты, Странник… вы обрекли меня вечно находиться в этом предсмертном миге. А теперь мы обретем свободу.
– Что это значит? – Слова тяжелы, словно гири.
– Обруби связь с нашим Светом, иначе они будут рвать тебя на части еще тысячу жизней. – Я указываю на презренных.
– Ты не пойдешь на это.
– Катабасис, твои смерти – тяжкий груз для меня, но я буду возвращать тебя до тех пор, пока ты не выучишь урок. – Он не понимает. – Думаешь, я не чувствую боли? Думаешь, я не страдаю, пока ты прячешься в своем лимбе?
Катабасис наклоняется вперед.
– Я исполнил ВСЕ твои просьбы.
– Ты ушел! – кричу я. – Ты бросил меня здесь. Ты бросил меня в Городе. Заставил меня отвернуться от Странника. Мы словно презренные в резервуарах… мы вечно тонем в панике… и смятении. Это все из-за тебя.
– Город горел, а я хотел жить. Все было ради того… чтобы мы выжили.
Он все равно ничего не понял. Это место – бочка крови, оно ничем не лучше Солнечной системы. Возвращаться нет причин.
– А теперь Свет пылает.
– Мы выживем. – Катабасис протягивает мне ладонь. – Прошу тебя.
– Я не хочу выживать, Катабасис, – отвечаю я и отплываю в сторону. – Я хочу спастись.
– Она добралась до тебя! – Катабасис негромко рыдает. Он прозрел.
– Ты можешь положить этому конец – для нас обоих. Настал твой черед жертвовать собой, – говорю я.
– Все, что ты говоришь – ложь! – Катабасис хватается за винтовку.
Патрон в ствол.
Выстрел в ничто.
Призрак – в мертвую память.
КАРАКУЛИ, В СПЕШКЕ НАЦАРАПАННЫЕ НА ПОЛЯХ: В воде под мостом полно трупов. Они поднимутся в следующую волну. Будь начеку.